– Ты поссорился с Сорайей? – Я на мгновение встретился взглядом с Женевьевой и только потом ответил дочке.

– Иногда между взрослыми не все ладится, и они перестают встречаться.

– Почему у вас с Сорайей ничего не получилось? Она мне нравилась.

Я набрал в грудь побольше воздуха.

– Мне она тоже нравилась. – Бросив взгляд на часы, я сменил тему. – Ты опоздаешь, если мы не поторопимся. Я думал довезти тебя до школы сегодня. Ты не против?

Хлоя побежала за своими вещами, пока мы с Женевьевой убирали со стола.

– Поужинаешь с нами сегодня? Я приготовлю еще одно из твоих любимых блюд, цыпленка пармиджана8.

Я предполагал, что Женевьева попытается обсудить то, что она услышала обо мне и Сорайе. У меня стало легче на душе, когда она этого не сделала. Возможно, совместная забота о дочке удастся нам с Женевьевой лучше, чем я думал.

– Буду рад. Спасибо.

* * *

Когда я пришел, меня встретила очень нарядная Женевьева. Она надела голубое облегающее платье, подчеркивавшее ее фигуру. Она всегда была красивой женщиной, но материнство как будто сделало ее изгибы заметнее, фигура стала более пышной. Я протянул ей бутылку ее любимого «мерло», которую купил по дороге. Последние несколько недель Женевьева кормила меня. И наименьшее, что я мог сделать, это не явиться с пустыми руками.

– Ты куда-то идешь сегодня?

– Нет, я не собиралась. Почему ты спрашиваешь?

– Ты выглядишь… мило.

Она улыбнулась:

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Мне нужно помешать пасту. Почему бы тебе не пройти в кухню и не открыть для нас вино?

Женевьева достала два хрустальных бокала из шкафчика, я открыл бутылку, а она вернулась к плите.

– Хлоя наверху?

– Малышки еще нет дома. Ее лучшая подруга Эмили пригласила ее к себе поиграть. Недавно позвонила мама Эмили и спросила, может ли Хлоя остаться на ужин. Надеюсь, ты не возражаешь. В последнее время мне пришлось нелегко, потому что она говорила «нет» на все, что я ей предлагала. Когда мы с Лиамом в прошлом году разъехались, она буквально приклеилась ко мне. Потом, когда он умер, она больше не захотела играть ни с одной из своих подруг. Я решила, что это хороший знак, если ей захотелось поужинать с Эмили. Поэтому я разрешила малышке остаться. Уверена, что она вернется к тому времени, когда мы поедим.

Меня расстроила мысль о том, что Хлоя не хотела играть с подружками. Когда моя мама заболела, у меня было похожее состояние. Оглядываясь назад, я понял, что боялся оставить ее. Если бы я куда-то пошел, что-то могло измениться или случиться. Женевьева правильно поступила с Хлоей.

– Ты хорошая мать.

Женевьева удивилась моему комплименту.

– Спасибо, Грэм. Твои слова много для меня значат. За ужином мы говорили в основном о работе. Я уже забыл, как легко было с ней разговаривать. Прошли годы с нашего последнего настоящего разговора. Когда мы доели ужин, я налил нам обоим по второму бокалу вина.

– Спасибо, – поблагодарила Женевьева.

Я кивнул.

– Могу я задать тебе личный вопрос?

– Если я отвечу нет, это тебя остановит?

Она улыбнулась:

– Вероятно, нет. Что произошло между тобой и Со-райей?

– Я бы предпочел не говорить об этом.

– Я понимаю.

В моей голове скопилось столько вопросов без ответов. Возможно, настало время получить хоть какой-то ответ.

– А я могу задать тебе личный вопрос?

Ее брови взлетели вверх:

– Задавай любой.

– Ты уверена в этом?

– Давай я сначала принесу нам что-нибудь покрепче вина. – Я допил мой второй бокал вина, пока Женевье-ва ушла в кухню. Она вернулась с двумя бокалами коньяка. – Почему бы нам не перейти в гостиную?

Она скинула туфли на высоких каблуках и села рядом со мной на диван. Некоторое время мы оба молчали, потягивая коньяк. Я долго смотрел в пол, потом все-таки заговорил:

– Что заставило тебя обратить внимание на Лиама? – Над этим вопросом я в то время ломал голову не меньше года. Последние события снова вывели его на передний план.

Женевьева с шумом выдохнула.

– Миллион раз я задавала себе тот же вопрос. Простого ответа на него нет. Я была эгоисткой. Мне нравилось внимание, которое мне оказывал Лиам. Ты был так занят, так поглощен выращиванием бизнеса, что я, вероятно, почувствовала, что мною пренебрегают. Это не значит, что ты виноват в случившемся. Потому что это не так. Мне просто хотелось быть центром твоего мира, тем, ради чего ты бы вставал по утрам с постели. Не пойми меня неправильно, мы были совместимы по очень многим параметрам. У нас была наша работа, и секс был почти фантастическим. Но я никогда не чувствовала себя любовью твоей жизни. Это чувство дал мне Лиам. Проблема в том, что после нашего разрыва, когда я уже была с Лиамом, я поняла, что он не то, ради чего я встаю с постели каждое утро. Я делала это ради тебя.

Я впервые поднял глаза на Женевьеву. Четыре года назад я бы никогда не понял, о чем она говорит. Я думал, что она – любовь всей моей жизни. Пока не встретил Сорайю. Мне приходилось заставлять себя подниматься по утрам, потому что ее больше не было в моей жизни.

Я кивнул.

– Спасибо, что была со мной честной.

– Это наименьшее, что я могу сделать.

Я допил оставшийся в стакане коньяк и встал.

– Думаю, мне нужен еще один. Тебе налить?

– Нет, спасибо.

Следующий бокал спиртного помог мне расслабиться еще больше. Мы с Женевьевой заговорили на более легкие темы, и я удобно устроился на диване, дожидаясь, когда вернется дочка.

– Грэм? – Тон Женевьевы изменился, она замялась и молчала до тех пор, пока я не посмотрел ей прямо в глаза. – Прости меня. Я знаю, я говорила это раньше, но я хочу, чтобы ты знал, это идет из глубины моего сердца. Мне ненавистно то, что я причинила тебе боль, и мне бы хотелось, чтобы я могла вернуться назад и изменить все мои эгоистичные решения.

– Спасибо.

– С тех пор я поумнела. Появление ребенка многое открыло мне о самой себе. Мне больше не нужно быть центром чьего-то мира, потому что она моя.

– Понимаю.

Только когда час спустя я встал, чтобы сходить в ванную, выпитый алкоголь ударил мне в голову. Я выпил перед уходом из офиса, потом добавил два бокала вина за ужином и еще четыре бокала коньяка. Мне никогда не нравилось состояние опьянения. Обычно я ненавидел себя, если мозг был чем-то затуманен. Но этим вечером мне было хорошо. Плечи мои расслабились, и гнев, который я носил в себе, тоже как будто немного утих.